Социологически замок — это владельческое феодальное поселение (резиденция), обычно укрепленное и являющееся центром вотчинных владений. Археологически замковый характер городища становится возможным определить только после вскрытия всей его площади, когда выявятся его отличия от погоста, монастыря или укрепленного села. Поэтому проблема русского средневекового замка может быть поставлена широко только в результате будущих значительных раскопочных работ; в настоящее время приходится ограничиться отдельными примерами.
Слово «замок» — очень позднее, вошедшее в современный русский литературный язык из наречий западных губерний России под воздействием польского «zamek».
Понятию замка в языке русских летописей X— XIV вв. частично соответствовали слова «градъ» и «дворъ».
«Град» — общее обозначение укрепленных городов, замков и всяких укреплений вообще, вплоть до временного прибежища во время осады — так у галичан в 1219 г. «бе град створен на церкви», а киевляне на последнем этапе штурма города Батыем в 1240 г. «создаша пакы другий град около святое Богородице (Десятинной)» [ПСРЛ, т. II, с. 785].
Более полно нашему понятию замка отвечает летописный термин «двор», которым обозначались и загородные замки («не имея себе двора близ княжа двора... » Даниил Заточник) и городские дворы князей, бояр и простых горожан.
Дворы-усадьбы простых горожан не имеют отношения к теме замка, но вкрапленные в городскую среду дворы феодалов с этой темой связаны, так как все большие русские города средневековья представляли собой как бы коллективный замок земельных магнатов всего княжества, что сочеталось с наличием у этих феодалов загородных замков на периферии княжества. Так боярин Чудин, один из авторов Русской Правды, был, по всей вероятности, владельцем замка-городка Чучина, расположенного на Днепре, а городище XI—XII веков на Иван-Горе убедительно связывают с именем крупнейшего киевского боярина (ум. в 1106 г. ) Яна (Ивана) Вышатича.
В таком огромном городе, как Киев, были дворы великого князя, сочетавшие функции резиденции государя и жилого дворца, были и загородные «красные дворы» в окрестностях столицы (у Всеволода Ярославича на Выдубичах, у его внука Юрия Долгорукого — за Днепром). В Киеве находились дворы почти всех княжеских династий Руси: Изяславичей в Михайловской части Киевской Горы, Святославичей на Подоле («Чурилов двор», воспетый былинами), дворы Мономашичей и даже полоцкой династии (Брячиславль двор, упомянутый в связи с событиями 1068 г. ). В срединной части столицы находились дворы крупнейших бояр, служившие топографическими ориентирами: Гордятин двор, Бориславль двор, Коснячков двор (владелец его — один из авторов Русской Правды). В столице были дворы тысяцких и даже сотских (1113 г. ), которые к этому времени уже выделились, очевидно, из общей княжеской гридницы. Такими же городскими замками по существу были и дворы новгородских бояр, хорошо изученные Новгородской экспедицией. Все эти городские дворы-замки по своей экономической и социальной сущности вполне отвечали понятию феодального замка, но они настолько связаны с жизнью города, что их нельзя изъять из рассмотрения самого города и, кроме того, они не являлись непосредственно центрами вотчин, микростолицами вотчинных микрогосударств, т. е. были лишены одного из основных признаков феодального замка.
Переплетенность и взаимосвязанность темы замка с темой города подтверждается еще и тем, что многие замки X—XI вв. еще на протяжении существования Киевской Руси превращались в городки и в настоящие города, обрастали посадом, ремесленными участками, новыми концентрами укреплений. Таков, например, упомянутый выше Чучин, таковы Любеч, Мстиславль, Вщиж и многие десятки других русских «малых городов» XI—XIII вв., выросших из небольших замков. Во всех случаях, когда название городу дано от имени князя и имеет притяжательную форму, мы вправе считать, что город образовался из княжеского двора, замка (который, может быть, даже не всегда был постоянной резиденцией). Таковы, например, Ярославль (подразумевается «Ярославль город» — город Ярослава), Володимерь, Изяславль, Ростиславль, Ольгов, Малин, Борисов, Михайлов, Глебль и т. п.
При перерастании замка в город его первоначальная основа превращается в «детинец», в главную, аристократическую по своему составу, часть города, снабженную самостоятельным кольцом укреплений (позднее — «кром» или «кремль»).
Первичная фаза развития периферийных вотчинных замков известна нам плохо. Некоторые сведения дают раскопки на Волыни и в Прикарпатье (Ю. В. Кухаренко, И. П. Русанова, Б. А. Тимощук). Возможно, что прообразом раннего замка является небольшое городище Хотомель (близ устья Горыни), датируемое VIII в. [Седов В. В., 1982, с. 90-91, 197].
Городище занимает небольшую плоскую площадку в 50 м в диаметре на вершине холма. По краю площадки кругом сооружены жилые постройки, которые из-за их округлого плана можно назвать «хоромами» от «хоро», «коло» — круг; отсюда же «хоро — вод»). У подножия холма — селище. Инвентарь «хором» на холме отличается от вещей
__________________________________________________ ______________
Полное собрание русских летописей (ПСРЛ), 1841, 1851, 1899. СПб., т. I, II, VII.
Седов В. В., 1982. Восточные славяне VI—XIII вв. — В кн.: Археология СССР. М.
селища — оружие и серебряные вещи найдены только в верхних строениях. Возможно, что Хотомель — местопребывание «старца земского», какого-либо старейшины, представителя того слоя земских бояр, который шел уже к феодализму.
Если начальный этап вычленения замков как центров небольшой округи, феодальной вотчины для нас неясен, то замки X—XII вв. обрисованы и письменными, и археологическими источниками значительно полнее. О княжеской вотчине и ее центре — замке — достаточно подробно говорит Русская Правда.
Б. Д. Греков в своем известном исследовании «Киевская Русь» так характеризует феодальный замок и вотчину XI в.: «... В Правде Ярославичей обрисована в главнейших своих чертах жизнь вотчины княжеской.
Центром этой вотчины является «княж двор»... где мыслятся прежде всего хоромы, в которых живет временами князь, дома его слуг высокого ранга, помещения для слуг второстепенных, разнообразные хозяйственные постройки — конюшни, скотный и птичий дворы, охотничий дом и др.
Во главе княжеской вотчины стоит представитель князя — боярин-огнищанин. На его ответственности лежит все течение жизни вотчины и, в частности, сохранность княжеского вотчинного имущества. При нем, по-видимому, состоит сборщик причитающихся князю всевозможных поступлений — «подъездной княж... » Надо думать, в распоряжении огнищанина находятся тиуны. В «Правде» назван также «старый конюх», т. е. заведующий княжеской конюшней и княжескими стадами.
Все эти лица охраняются 80-гривенной вирой, что говорит об их привилегированном положении. Это высший административный аппарат княжеской вотчины. Дальше следуют княжие старосты — «сельский и ратайный». Их жизнь оценивается только в 12 гривен... Таким образом, мы получаем право говорить о подлинной сельскохозяйственной физиономии вотчины.
Эти наблюдения подтверждаются и теми деталями, которые рассыпаны в разных частях Правды Ярославичей. Тут называются клеть, хлев и полный, обычный в большом сельском хозяйстве ассортимент рабочего, молочного и мясного скота и обычной в таких хозяйствах домашней птицы. Тут имеются кони княжеские и смердьи (крестьянские), волы, коровы, козы, овцы, свиньи, куры, голуби, утки, гуси, лебеди и журавли.
Не названы, но с полной очевидностью подразумеваются луга, на которых пасется скот, княжеские и крестьянские кони.
Рядом с сельским земледельческим хозяйством мы видим здесь также борти, которые так и названы «княжими», «а в княже борти 3 гривне, либо пожгуть, либо изудруть».
«Правда» называет нам и категории непосредственных производителей, своим трудом обслуживающих вотчину. Это рядовичи, смерды и холопы... Их жизнь расценивается в 5 гривен.
Мы можем с уверенностью говорить о том, что князь время от времени навещает свою вотчину. Об этом говорит наличие в вотчине охотничьих псов и обученных для охоты ястребов и соколов...
Первое впечатление от Правды Ярославичей, как, впрочем, и от Пространной Правды, получается такое, что изображенный в ней хозяин вотчины с сонмом своих слуг разных рангов и положений собственник земли, угодий, двора, рабов, домашнего скота и птицы; владелец своих крепостных, обеспокоенный возможностью убийств и краж, стремится найти защиту в системе серьезных наказаний, положенных за каждую из категорий деяний, направленных против его прав. Это впечатление нас не обманывает. Действительно, «Правды» защищают вотчинника-феодала от всевозможных покушений на его слуг, на его землю, коней, волов, рабов, рабынь, крестьян, уток, кур, собак, ястребов, соколов и пр. » [Греков Б. Д., 1949, с. 140-143].
__________________________________________________ ______________
Греков Б. Д., 1949. Киевская Русь. М.
Археологические раскопки подлинных княжеских замков полностью подтверждают и дополняют облик «княжьего двора» XI в.
Экспедиция Б. А. Рыбакова в течение четырех лет (1957—1960) раскапывала замок XI в. в Любече, построенный, по всей вероятности, Владимиром Мономахом в ту пору, когда он был черниговским князем (1078—1094 гг.) и когда Правда Ярославичей еще только начала действовать (рис. 31).
Славянское поселение на месте Любеча существовало уже в первые века нашей эры. К IX в. здесь возник небольшой городок с деревянными стенами. По всей вероятности, именно его и вынужден был брать с бою Олег на своем пути в Киев в 882 г.
На берегу днепровского затона была пристань, где собирались «моноксилы», упомянутые Константином Багрянородным, а неподалеку, в сосновой корабельной роще, — урочище «Кораблище», где могли строиться эти однодеревки. За грядою холмов — курганный могильник и место, с которым предание связывает языческое святилище.
Среди всех этих древних урочищ возвышается крутой холм, до сих пор носящий название Замковой Горы. Раскопки показали, что деревянные укрепления замка были построены здесь во второй половине XI в. Стены из глины и дубовых срубов большим кольцом охватывали весь город и замок, но замок имел и свою сложную, хорошо продуманную систему обороны; он был как бы кремлем, детинцем всего города.
Замковая Гора невелика: ее верхняя площадка занимает 35 X 100 м, и поэтому все строения там были поставлены тесно, близко друг к другу. Исключительно благоприятные условия археологического исследования позволили выяснить основания всех зданий и точно восстановить количество этажей в каждом из них по земляным потолочным засыпкам, рухнувшим во время пожара 1147 г.
Замок отделялся от города сухим рвом, через который был перекинут подъемный мост. Проехав мост и мостовую башню, посетитель замка оказывался в узком проезде между двумя стенами; мощенная бревнами дорога вела вверх к главным воротам крепости, к которой примыкали и обе стены, ограждавшие проезд.
Ворота с двумя башнями имели довольно глубокий тоннель с тремя заслонами, которые могли преградить путь врагу. Пройдя ворота, путник оказывался в небольшом дворике, где, очевидно, размещалась стража; отсюда был ход на стены, здесь были помещения с маленькими очагами на возвышениях для обогрева замерзшей воротной стражи и около них небольшое подземелье, являвшееся, очевидно, «узилищем» — тюрьмой. Слева от мощеной дороги шел глухой тын, за которым было множество клетей-кладовых для всевозможной «готовизны»: тут были и рыбные склады, и «медуши» для вина и меда с остатками амфор-корчаг, и склады, в которых не осталось никаких следов хранившихся в них продуктов. В глубине «двора стражи» возвышалось самое высокое здание замка — башня (вежа). Это отдельно стоящее, не связанное с крепостными стенами сооружение являлось как бы вторыми воротами и в то же время могло служить в случае осады последним прибежищем защитников, как донжоны западноевропейских замков. В глубоких подвалах любечского донжона были ямы—хранилища для зерна и воды.
Вежа-донжон была средоточием всех путей в замке: только через нее можно было попасть в хозяйственный район клетей с готовизной; путь к княжескому дворцу лежал тоже только сквозь вежу. Тот, кто жил в этой массивной четырехъярусной башне, видел все, что делается в замке и вне его; он управлял всем движением людей в замке, и без ведома хозяина башни нельзя было попасть в княжеские хоромы.
Судя по золотым и серебряным украшениям, спрятанным в подземелье башни, хозяин ее был богатым и знатным боярином. Невольно на память приходят статьи Русской Правды об огнищанине, главном управителе княжеского хозяйства, жизнь которого ограждена огромным штрафом в 80 гривен (4 кг серебра!). Центральное положение башни в княжьем дворе соответствовало месту ее владельца в управлении им. За донжоном открывался небольшой парадный двор перед огромным княжеским дворцом. На этом дворе стоял шатер, очевидно, для почетной стражи, здесь был потайной спуск к стене, своего рода «водяные ворота».
Дворец был трехъярусным зданием с тремя высокими теремами. Нижний этаж дворца был разделен на множество мелких помещений; здесь находились печи, жила челядь, хранились запасы. Парадным, княжеским, был второй этаж, где имелась широкая галерея — «сени», место летних пиров, и большая княжеская палата, украшенная майоликовыми щитами и рогами оленей и туров. Если Любечский съезд князей 1097 г. собирался в замке, то он должен был заседать в этой палате, где можно было поставить столы примерно на сто человек.
В замке была небольшая церковь, крытая свинцовой кровлей. Стены замка состояли из внутреннего пояса жилых клетей и более высокого внешнего пояса забора; плоские кровли жилищ служили боевой площадкой забора, пологие бревенчатые сходы вели на стены прямо со двора замка. Вдоль стен были вкопаны в землю большие медные котлы для «вара» — кипятка, которым поливали врагов во время штурма. В каждом внутреннем отсеке замка — во дворце, в одной из «медуш» и рядом с церковью — обнаружены глубокие подземные ходы, выводившие в разные стороны от замка. Всего здесь, по приблизительным подсчетам, могло проживать 200—250 человек. Во всех помещениях замка, кроме дворца, найдено много глубоких ям, тщательно вырытых в глинистом грунте. Вспоминается Русская Правда, карающая штрафами за кражу «жита в яме». Часть этих ям могла, действительно, служить для хранения зерна, но часть предназначалась и для воды, так как колодцев на территории замка не найдено. Общая емкость всех хранилищ измеряется сотнями тонн. Гарнизон замка мог просуществовать на своих запасах более года; судя по летописи осада никогда не велась в XI—XII вв. долее шести недель, следовательно, любечский замок Мономаха был снабжен всем с избытком.
Любечский замок являлся резиденцией черниговского князя и полностью был приспособлен к жизни и обслуживанию княжеского семейства. Ремесленное население жило вне замка, как внутри стен посада, так и за его стенами. Замок нельзя рассматривать отдельно от города.
О таких больших княжеских дворах мы узнаем и из летописи: в 1146 г., когда коалиция киевских и черниговских князей преследовала войска северских князей Игоря и Святослава Ольговичей, под Новгородом-Северским было разграблено Игорево сельцо с княжеским замком, «идеже бяше устроил двор добре. Бе же ту готовизны много в бретьяницах и в погребех вина и медове. И что тяжкого товара всякого до железа и до меди — не тягли бяхуть от множества всего того вывозити». Победители распорядились грузить все на телеги для себя и для дружины, а потом поджечь замок.
Любеч постигла та же участь — он был взят войском смоленского князя в 1147 г. Замок был ограблен, все ценное (кроме спрятанного в тайниках) вывезено, и после этого он был сожжен. Таким же феодальным замком была, вероятно, и Москва, в которую в том же 1147 г. князь Юрий Долгорукий приглашал на пир своего союзника Святослава Ольговича.
Боярские замки были подобны княжеским. О замке галицкого боярина Судислава летопись говорит: «Даниил же взя двор Судиславль, якоже вино и овоща и корма и копий и стрел — пристраньно видити!» (Ипат. лет. 1229 г. ). К сожалению, археологически двор боярина Судислава нам неизвестен. Изучение периферийных замков, являвшихся центрами боярских вотчин, представляет очень большой исторический интерес, так как исчерпывающая карта замков и тянущихся к ней поселков могла бы дать представление о количестве вотчин, о времени их возникновения, о степени мощности и географическом распределении боярского слоя в русских княжествах [Седов В. В., 1982, с. 246].
Археологически близким к «земским» боярским дворам должны быть внегородские монастыри, а в северных княжествах и в Новгородской земле — погосты, как пункты сбора княжеской дани.
__________________________________________________ ___________
Седов В. В., 1982. Восточные славяне VI—XIII вв. — В кн.: Археология СССР. М.
Из книги "Древняя Русь. Город, замок, село" \\ Под ред. Колчина Б.А. - М.: Наука, 1985.
Ещё иллюстрация:
Феодальный замок-усадьба Воищина на Смоленщине (реконструкция Г. В. Борисевича) (из Седов В.В. "Восточные славяне в VI-XIII вв." - М.: Наука, 1982).
Древнерусский замок
